Всем штормам назло - Страница 6

Наталья написала Орлову: «Друг мой! Вот уже всё кончилось, желание твоё сбылось вполне, всё для тебя сделала, что могла, все мучения могла перенести… Для меня всё равно, где бы и как ни служить, только бы с тобой, всё готова буду перенести, теперь уже нас ничто не может разлучить. Не сомневайся, друг мой, чтобы я могла думать что-нибудь о тебе, хотя и много толковали насчёт твоего невозвращения сюда, но должна это знать, что это не от тебя зависело, а от Бога. …Теперь живу только тобой, и мысль не покидает меня о тебе ни на минуту, где ты и каково тебе теперь, Боже мой! …Будь уверен в любви моей к тебе и верности, как я в тебе уверена… Уверена, ангел мой, что не замедлишь своим выездом… и возвратишь жизнь другу, которая тебя будет ожидать с нетерпением. Прости, благослови детей…»

Наталью ожидал страшный удар, когда из документов, предъявленных ей следователем, она поняла, что Орлов умышленно остался зимовать на Курильских островах, чтобы вернуться, когда её в Охотске уже не будет. Слова любимого человека, что он пытался избавиться от «погибельной страсти», ранили её в самое сердце. Жизнь потеряла всякий смысл. Видимо, следователю стало жаль несчастную женщину, и он уже сам дописал в опросном листе от имени Пахомовой: «Я объяснила всё по сущей правде и не имею объяснить ничего более, кроме того, что прошу милостивое правительство пощадить меня, бедную слабую женщину, впавшую в преступление в минуту самозабвения».

Из русского фольклора известно, что чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок. Следователи, они же выступали и в роли судей, были людьми, не склонными к сантиментам. «Губительную страсть» Орлова назвали простым русским словом.

Правда, в сентенции суда упомянули всё ту же губительную страсть.

История стара, как мир. Любовь связана иногда не только с разлукой, но и с преступлением. Примеров тому великое множество. Отважный штурман, не раз выходивший победителем из схваток со стихией, растерялся и оказался никуда не годным мореплавателем в житейском море. Он погубил не только себя, но и любимую женщину, оказался орудием в руках своего коварного друга стряпчего Васильева, мечтавшего занять место исправника. Наталья была готова бежать с ним на судне в Америку и вообще, хоть к чёрту на кулички, но командир «Уналашки» предпочёл отсидеться на Курилах.

3 мая 1839 года комиссия военного суда при Охотском порте постановила: поручика корпуса флотских штурманов Дмитрия Ивановича Орлова «казнить смертью».

А вот уж этого начальник порта не ожидал. Отправляя в столицу на утверждение сентенцию комиссии военного суда, он написал в сопроводительном документе, что заключение комиссии соответствует законам, но, учитывая, что Орлов провёл более 10 месяцев на гауптвахте, считает достаточным лишить его чинов и сослать в работу, т. е. на каторгу, что тоже особым милосердием не отзывалось.

Почти год после приговора местного суда ждал Орлов на гауптвахте решения своей участи. Почта шла месяцами. Наконец из Петербурга пришла бумага от морского генерал-аудитората: лишить чинов и дворянского состояния, сослать в Сибирь на поселение. На ней – резолюция царя: «Быть по сему. Николай. Санкт-Петербург. 14.1.40 г.»

Ссылать дальше было некуда. Посему Орлова определили на жительство в крошечную деревушку к северу от Охотска. Все двери в Охотске были для него закрыты. Бывшие приятели и добрые знакомые, увидев его на улице, отворачивались.

Чтобы заглушить горе, он пошёл проверенным российским путём – стал пить. Сначала выпивал по полбутылки вина, потом счёт дошёл до трёх бутылок вина в день. Видя, что оставшихся денег на вино не хватает, оставил эту благородную привычку и перешёл на водку, а потом и вообще пил любую дрянь, лишь бы пришло забытьё. Когда закончились последние копейки и были распроданы остатки имущества, хозяева избы, где он снимал угол, деятельно помогавшие ему всё пропить, вышвырнули штурмана на улицу.

Он стал бродягой. Таким его увидели и приютили тунгусы, которые не забыли, как в голодный год, когда к берегам Охотска не пришла рыба, он спас их семью от голода. Тогда у аборигенов погибли все ездовые собаки. Их хозяев от смерти спасали лишь пожертвования частных лиц, у властей денег, как всегда, не было.

Чтобы как-то прокормиться и не сидеть на шее у тунгусской семьи, Орлов собирал ягоды, выращивал хрен и другие овощи, ловил рыбу и всё это продавал в Охотске. Вырученных денег хватало на хлеб и водку.

В 1842 году в Охотск приехал новый начальник фактории Российско-американской компании Василий Степанович Завойко. Перед отъездом из Петербурга Литке и Врангель посоветовали ему обратить внимание на бывшего поручика.

Завойко и самому доводилось раньше встречаться с Орловым. Трагическая судьба командира компанейского судна не оставила его равнодушным.

Он послал за ним казака. Когда штурмана привели к бывшему сослуживцу, перед Завойко предстал не жизнерадостный подтянутый красавец-моряк, с которым он когда-то встречался, а опустившийся бродяга с безразличным взглядом. Между ними состоялся суровый мужской разговор, круто поменявший судьбу Орлова.

Переписка о переносе Охотского порта в более пригодное для мореплавателей место тянулась целое столетие, но реально никакие шаги не предпринимались. Завойко приехал с твёрдым намерением сдвинуть мёртвый камень с места, по крайней мере, перенести факторию в Аянский залив, более удобную бухту, окружённую кольцом невысоких гор. Сначала следовало провести разведку. Для этого нужен был верный помощник, на которого можно было бы положиться, как на себя самого.