Командир съехал на берег для окончательных расчётов с консулом, а вернуться назад не смог из-за налетевшего с гор шквала. Ему оставалось только с тревогой наблюдать, как корвет несёт на скалы. Збышевский распоряжался на мостике. По его команде экстренно стали разводить пары и отдали оба якоря. Один якорный канат лопнул, а оставшийся якорь не мог удержать судно – корвет продолжало сносить. Скалы с кипящими у их подножья бурунами неумолимо приближались. Наконец заработала машина, и фрегат стал удаляться от опасного берега. Все обошлось благополучно, но экипаж пережил тяжелые минуты.
По прибытии в Японию корвет по приказанию адмирала Попова направился в Аян, а затем к Шантарским островам для сбора сведений о действиях иностранных китобоев в Охотском море, что беспокоило русское правительство. Справедливости ради необходимо заметить, что, кроме беспокойства, никаких иных результатов не было. Из бесед с капитанами китобойных судов Збышевский узнал, какие невиданные прибыли получают иностранцы, уничтожая китов в русских водах. Порой в Охотском море собирались даже не флотилии, а целые армады в количестве свыше двухсот судов. Хищническое истребление морских гигантов вело к их резкому сокращению. Все богатства вывозились из русских вод бесконтрольно. Как патриота, Збышевского это возмутило. Но ещё больше он был потрясён, услышав рассказы жителей прибрежных деревень о бесчинствах экипажей китобоев и увидев собственными глазами следы их «деятельности». Под впечатлением он написал большую статью в «Морской сборник», чтобы привлечь к этой проблеме внимание правительства и общественности. Он писал, что иностранцы ведут себя на берегах Охотского моря как завоеватели: «… оставляют после себя следы, напоминающие, если не древних варваров, то, по крайней мере, татарские и запорожские пожоги». Статья имела большой общественный резонанс, да и в наше время её часто цитируют.
Между тем отношения России с западными державами становились все более напряжёнными из-за событий в Польше, где началось восстание. Чтобы принудить Англию отказаться от намерений военного вмешательства, русское правительство провело удачную военно-дипломатическую операцию. Суть ее состояла в скрытой отправке в США Атлантической эскадры контр-адмирала Степана Степановича Лесовского и Тихоокеанской контр-адмирала Андрея Александровича Попова. Рассредоточившись в мировом океане, Тихоокеанская и Атлантическая эскадры могли создать серьезную угрозу английскому торговому судоходству. Англичане это поняли, и разговоры о военном вмешательстве в польские дела, о чем не стесняясь писала английская пресса, утихли.
Адмирал Попов, готовясь к развитию событий, устроил в Шанхае смотр эскадр, после которого заменил некоторых командиров и старших офицеров. Острые на язык моряки назвали этот смотр «Шанхайским погромом».
Ни у кого не вызвало сомнения, что одним из новых командиров будет Збышевский, но, к всеобщему изумлению, Попов вместо Збышевского назначил Владимира Григорьевича Басаргина, племянника управляющего Морским министерством вице-адмирала Николая Карловича Краббе.
Смена командиров без согласования с министерством вызвала резкую реакцию в Петербурге, а назначение племянника просто взбесило министра, не питавшего никаких иллюзий в отношении своего близкого родственника.
«Худшей услуги Вы мне, почтеннейший Андрей Александрович, не могли оказать», – возмущённо написал он Попову.
Тому пришлось письменно оправдываться, объясняя, почему он обошел Збышевского: «…Збышевский, трудно придумать какое-либо из достоинств, которого бы он не имел, тем не менее, корвет, на котором он служил старшим офицером, пришел последним из трех и был слабее своих товарищей; общее же мнение, безусловно, отдавало ему не только первую вакансию, но корвет “Богатырь”, как моему старому сослуживцу, а потому несколько месяцев не в обязанности капитана, а старшего офицера, на самом корвете, куда он теперь назначен, принесет ему и мне несомненную пользу, а меня избавит от нарекания в пристрастии».
Лукавил Андрей Александрович, молчал о настоящей причине, предпочитая навлечь на себя гнев начальства.
Не был он никогда лизоблюдом. И назначил племянника министра командиром не из желания угодить дяде. Не хуже адмирала Краббе он понимал, что Басаргин не обладает и половиной достоинств Збышевского. И это не была мелочная месть лейтенанту за то, что тот не захотел когда-то служить в его штабе.
Когда дело касалось интересов службы, Попов умел переступить через собственное самолюбие.
Истинная же причина, по которой адмирал поступил столь несправедливо с заслуженным и способным офицером, заключалась в том, что Збышевский был поляком.
Андрей Александрович испытывал к полякам неприязнь и не доверял им. Он оказался в этом отношении не лучше тех жандармов, которые предлагали Николаю I перед Крымской войной запретить служить матросами на кораблях полякам и евреям. Император оказался умнее ретивых охранителей государства. Он осадил шовинистов и написал: «Отстранять поляков нести службу с другими матросами нельзя и не должно…» Адмирал Попов не мог забыть, что на стороне противника воевал Польский легион, но запамятовал, что с ним плечом к плечу сражались не только Збышевский, но и много других поляков, офицеров и матросов.
Назначив нового командира, Попов перевел Збышевского к себе на флагманский корвет «Богатырь» старшим офицером. Видимо, хотел, чтобы лейтенант находился под его постоянным контролем.