Всем штормам назло - Страница 11

Завойко был убеждён, что доклад Невельского лживый. Он так и заявил генералу: «Невельской – государственный лгун!» Капитан 2‑го ранга был неробкого десятка, трепета перед начальством не испытывал, и Муравьёв понимал, что тот будет где угодно и перед кем угодно отстаивать свою точку зрения. Конечно, начальник фактории – не бог весть какая фигура, но Николай Николаевич Муравьёв ещё в боях на Кавказе накрепко усвоил: никакого противника нельзя недооценивать. К тому же было бы крайне досадно иметь оппонентом человека, которого хотелось бы видеть другом. Николай Николаевич понимал, что имеет дело не с заурядным карьеристом, а с самолюбивым, но глубоко порядочным человеком, что само по себе уже являлось большой ценностью. Таких людей Муравьёв оберегал и старался продвигать по службе. Поразмыслив, генерал нашёл прекрасный выход из положения.

Он предложил Завойко контр-адмиральскую должность военного губернатора Камчатки. Если же в столице на это не пойдут, он пообещал, что всё равно добьётся его перевода к себе в штаб на генеральскую должность. Таким образом, самолюбие упрямого капитана 2‑го ранга было удовлетворено, а мысли отвлечены от Амура. Забегая вперёд, скажем, что годы губернаторства Завойко были золотым веком для Камчатки и её обитателей.

Что касалось Орлова, то генерал приказал отправить его вновь на Амур в разведку, под прикрытием торговой экспедиции, на этот раз для наблюдения за вскрытием реки ото льда. К тому времени в жизни штурмана произошло важное событие. Он женился. Невесту ему сосватал Березин, с которым они очень подружились. Далеко искать её не пришлось, она приходилась тому племянницей. Звали невесту Харитина, она была дочерью титулярного советника Михаила Фёдорова, служившего в якутском управлении. Сватовство длилось недолго. Венчались Дмитрий Иванович и Харитина в Аяне. Жена знала о трагедии Орлова, но никогда с ним на эту тему не разговаривала. Харитина была настоящей сибирячкой, немногословной и сдержанной в своих чувствах. Она вышла замуж за Орлова, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ничего удивительного в этом не было, так заключалось большинство браков в те времена.

Разумеется, время и перенесённые страдания оставили след на внешности Орлова, но на него по-прежнему заглядывались женщины. Не осталась равнодушной и Харитина. Орлов надеялся, что семейная жизнь притупит боль в душе, которую постоянно носил с собой.

Он ошибся.

23 февраля 1849 года, выполняя приказ Муравьёва, ровно через месяц после свадьбы, Дмитрий Иванович выехал в экспедицию на Амур с тремя проводниками, 40 оленями, шестимесячным запасом провизии и товарами, предназначенными для подарков и мены с обитателями Приамурья. От Аяна до реки Уды он добрался довольно быстро, но дальше начались большие трудности: сильные морозы, очень глубокий снег. Бедные животные выбивались из сил, к тому же оленям трудно было добывать из-под глубокого и плотного снега корм. Продвигались медленно. Ночевали в снегу. Из-за частых метелей проводники сбивались с дороги. Орлов вёл свою экспедицию по компасу. Все проводники переболели, не избежал жестокой простуды и Дмитрий Иванович. Десять дней у него держался сильнейший жар, пока наконец он не смог продолжить путь. Они находились в дороге два месяца, но ещё не встретили ни одного селения. Весна в тот год была на удивление ранняя, и это ещё больше затруднило продвижение путников. Реки разлились, нужно было переправляться не только самим, но и перевозить груз, переводить оленей, чтобы они не разбежались. Как ни торопился Орлов, он не успел увидеть момент вскрытия Амура ото льдов. К первому селению гиляков на реке Коль путешественники подъехали 31 мая.

Жители вспомнили Орлова и приняли его так же приветливо, как и в первый раз, но он почувствовал в них настороженность. Гиляки были обеспокоены появлением судна, которое делало промеры у сахалинского берега. Ничего хорошего от приходящих судов они не ожидали. У них имелся печальный опыт общения с командами китобоев, которые вели себя на берегу как грабители, насильники и убийцы. Судя по описанию, судно, о котором спрашивали гиляки, был транспорт «Байкал», но Орлов заверил их, что это были неизвестные, от которых он пообещал им защиту. Привезённые им товары окончательно подняли настроение аборигенов, и они выделили ему проводника в залив Счастья.

На утлой туземной лодке Орлов обследовал берега от залива Счастья до устья Амура и в самой реке. Сделал промеры в Амуре и в канале, соединяющем его с Охотским морем, произвёл опись, выбрал пригодные для основания поселений места. Везде он налаживал контакты с местными жителями.

21 июля Орлов вернулся в залив Счастья, где дождался Невельского, который прибыл туда на транспорте «Байкал» 17 июня 1850 года. Орлов сумел в ужасающих условиях подготовить карту лимана Амура, по которой можно было плавать по Северному фарватеру в Охотское море. Невельской получил бесценный материал для реализации своих планов. В тот момент он испытывал к нему глубокую благодарность. В письме к Корсакову Геннадий Иванович совершенно искренно писал тогда: «Орлов неоценимый человек, прошу, умоляю Николая Николаевича дать ему пенсион, правда, десяти пенсионов стоит. По его милости гиляки так к нам ласковы и просят защиты». К сожалению, потом Невельской изменил своё отношение. Слишком много знал Дмитрий Иванович того, что лучше бы ему не знать.

В столичных правительственных кругах доклад Невельского встретили с недоверием и довольно холодно. Правительство, да и сам Николай I не горели желанием расширять на востоке империю. Чего-чего, а земель в России хватало, дай бог освоить, что имели. Кроме головной боли, эти приобретения ничего не давали. Понадобились энергия Муравьёва и его убедительные доводы о необходимости Амура для России и выгодах, которые это приобретение несёт. Снабжение Камчатки и колоний было крайне затруднённым. Средств на отправку судов из Кронштадта хватало лишь на редкие рейсы на другой конец света. А на лошадях, оленях и собачьих упряжках много не привезёшь. Например, корабельные канаты приходилось рубить на куски, чтобы доставить их по суше. Посмотришь на карту – вроде единая территория, а фактически Камчатка была как заморская колония. Впрочем, и в наше время её жители называют остальную территорию страны «материком».